Сегодня 2 декабря отцу Глебу Каледе исполнилось бы 95 лет

О родителях вспоминает протоиерей Кирилл Каледа

Наши родители с детства были глубоко воцерковленными людьми. Смысл жизни для них заключался в спасении своей души и душ детей. Поэтому весь порядок в семье был подчинен решению этой главной задачи.

Отец Глеб в открытом служении

Родители с детства нас приучали молиться. Причем не просто вычитывать утреннее и вечернее правила, а стараться сделать молитву живой. Каждый раз мы к своим коротким детским правилам прибавляли прошения, связанные с проблемами наших родных и близких. При таких личных прошениях молитва сразу оживала, становилась сокровенным насущным обращением к Богу.

Мы постоянно молились о том, чтобы узнать, как умер наш дедушка Володя. Знали о том, что дедушка был священник и пострадал за веру. Но сами обстоятельства его смерти долгое время были нам неизвестны. О том, что он расстрелян, мы узнали только в 1989 году, а 1994 году — что это произошло на полигоне НКВД в Бутово. Но память о дедушке в семье всегда хранилась. В то время во многих семьях боялись говорить, что кто-то из старшего поколения был репрессирован. От нас это не скрывалось даже в совсем маленьком возрасте. Только объясняли, что нельзя об этом говорить с внешними людьми.

Папа и мама старались объяснять нам смысл молитв, а когда мы подросли, папа стал проводить дома семинары по толкованию Священного писания, объяснению смысла богослужения, его строя, значения церковных праздников.

Отец Глеб в детстве, фото с сайта foma.ru

Родители призывали постоянно помнить о том, что мы христиане. Например, в 5 классе на зимнюю четверть меня отправили в лесную школу. И в течение трех месяцев я должен был находиться в неправославной среде. Перед поездкой папа, понимая, что в открытую молиться я не смогу (это был 1968 или 1969 год), советовал, вечером перед сном перекреститься, накрывшись одеялом. Обязательно перекреститься!

Благодаря маме, мы жили в соответствии с церковным годом. На Пасху естественно пекли куличи и красили яйца. Соблюдали посты. Когда мы были маленькими, они были не строгими. У нас никогда не делали трагедии из того, что кто-то что-то не то съел. Даже, наоборот, говорили, если вам в школе дадут что-то скоромное, то вы это скушайте. Тем не менее, постное время так или иначе выделялось и, особенно, Страстная седмица.

Помню, что в храм ходил всегда с радостью. Утром подходит отец и спрашивает: «Пойдешь в храм?» Я всегда с радостью вставал и шел. Как-то родители сумели так сделать, что Богослужения для нас не были тягостными. Учитывали наши детские силы, не водили на длинные службы. Великим постом, например, мы были только на чтении канона Андрея Критского, а с повечерия уходили — оно сложное для детского восприятия.

Моя крестная однажды спросила меня после службы:

— Тебе нравится служба?

— Да. Нравится!

— А ты что-нибудь понимаешь?

— Нет, почти ничего не понимаю.

— А ты знаешь, в детстве заходила во время службы в храм. Посижу на скамеечке. Потом выйду, пройдусь. А меня опять в храм тянет!»
Так и у меня было ощущение, что в храме хорошо.

У нас в семье всегда отмечались именины и дни рождения. Родители старались сделать так, чтобы мы смогли в этот день сходить в храм, исповедоваться, причаститься. Если был учебный день, то нам могли разрешить даже не ходить в школу, хотя к учебе в нашей семье относились самым серьезным образом и просто так пропускать занятия не разрешалось.

Слава Богу, что родители не замыкали нас в кругу своей семьи. Они понимали, что нам, детям, необходимо общение со сверстниками. Они организовывали это общение. Был круг, и я бы даже сказал, весьма обширный друзей и знакомых, с которыми мы постоянно общались. Часто ездили за город. Дружно праздновали дни рождения. Одни наши знакомые устраивали елку, на которой собирали детей всех своих друзей.

Большое влияние на нас оказало общение со старшими друзьями моих родителей и с друзьями дедушки Володи. Никакого сюсюканья, менторства с их стороны не было. Рассказывали что-то о своей жизни, о своих друзьях, делились впечатлениями. Это было почти бытовое общение, но оно очень укрепляло.

Именно благодаря общению с поколением тех, кто прошел через испытания, мы приобщались жизни Духа Святаго в Церкви, ощущали Его, получали достоверное знание о том, что Церковь — испокон веков и сегодня живая. Осознание важности этого опыта пришло сейчас, когда эти люди уже перешли в мир иной.

Папа еще в 1990-е годы говорил, что, может быть, в их время жить было легче. Сейчас размыты все границы. В советское время было четко: ты либо верующий, либо неверующий. Либо ты ради благ, ради поступления в престижный вуз или поездок за границу, вступаешь в комсомол и партию. Либо ты не вступаешь в сговор со своей совестью, и чего-то в жизни лишаешься.

Сейчас же все размыто. Нравственность так перевернута, что невозможно объяснить детям, что, например, нельзя до брака вступать в интимные отношения. Потому что все так делают. Нередко бывает, что люди на исповеди искренне каются, что они бабушке в автобусе не уступили место, но покаяться в том, что они живут в блуде, им не приходит в голову. Они не стыдятся этого! Мы бы сгорели со стыда перед своим духовным отцом. Сейчас считают, что раз все так живут, то это нормально. Поэтому нынешняя ситуация очень сложная.

У папы был большой опыт работы с людьми. Он читал лекции, был хорошим оратором, очень живым в общении, умел выстроить диалог с аудиторией. Но когда он шел впервые в тюрьму, это был единственный раз в жизни, что он идя к людям и не знал, что он им скажет. Тем не менее, придя, наладив с ними человеческий контакт, он сумел им что-то сказать и сам проникся к ним состраданием, понял, что он нужен там, и стал туда ходить. Хотя никаких указов, распоряжений от Священноначалия не было.

По всей видимости, папе понимать смертников помогло то, что под Сталинградом, когда был подписан приказ «Ни шагу назад», его один раз чуть не расстреляли. Он заступился за своего товарища. Офицер стал в чем-то обвинять его напарника, и папа сказал, что это не так.

— Что, Каледа, говоришь, офицер ошибается?! Говорит неправду? — набросился на папу офицер.

— Нет, я так не говорю, — ответил отец, — но Малышев (по-моему, такая была фамилия у напарника — прим. о.К.) того, в чем вы его обвиняете, не делал.

— Так ты против офицера Красной Армии?! — не унимался командир. И папа был поставлен на край ровика, с него была снята гимнастерка, и на него было наведено дуло пистолета.

Глеб Каледа на фронте, 1942 г. фото с сайта foma.ru

Папа, когда мы были маленькими, не запрещал нам, сыновьям, играть в войну, у нас были солдатики, которых делали сами старшие братья. Отец Иоанн в детстве мастерил нам какие-то деревянные ружья, были у нас какие-то пистолетики. Я помню, мы как-то играли, я в кого-то нацелился, и папа мне сказал: «Никогда не наводи оружие на человека. Даже игрушечное. Потому что ты не знаешь, что это такое, когда на тебя наставлено дуло пистолета». Я тогда его не понял. Папа много рассказывал о войне, и мы любили его рассказы. Но этот эпизод он рассказал один раз более-менее подробно маме и потом уже незадолго до смерти рассказал его мне. Больше он этим не делился.

Папины товарищи потом сказали, что его спасло только его самообладание. Папа молился. Но когда это окончилось, он не смог сам на себя одеть гимнастерку. У него руки тряслись так, что он не мог попасть в рукава. Я думаю, что имея этот опыт, пережив на себе весь этот «спектакль», устроенный офицером, папа и смог понимать смертников.

Заниматься тюремным служением, как говорил сам папа, он стал почти случайно. Когда он вышел на открытое служение, он стал служить в храме Илии Обыденного. К тому времени один обыденский прихожанин, Сергей Хализин, уже неоднократно ходил в тюрьму. Туда приглашали какое-то духовенство, но священник придет и больше не возвращается. Папу тоже пригласили, он был относительно свободным и не отказался.

Святейший Патриарх стал сейчас особенно настойчиво говорить о необходимости создания общин. Многие недоумевают: Святейший оторван от жизни, не понимает, в какой реальности мы сейчас живем? Действительно, исходя из своего священнического и настоятельского опыта, могу сказать, что создавать общины сейчас крайне трудно.

К великому сожалению, мы все такие «хорошие» православные, что совершенно не можем выносить друг друга. Нам обязательно надо высмотреть в молящемся рядом с нами человеке, что он делает неправильно, и проучить его. Я, конечно, утрирую, но это на самом деле так.

Но общины создавать нужно. Надо учиться жить сообща в неправославном мире, — умели же это делать наши предшественники: новомученики и исаповедники Церкви Русской, все, кто смог сохранить веру в те времена.

Записала Ольга Орлова