Как мы вспоминаем своих близких, ушедших от нас в иной мир?

Сердечная потребность вспомнить усопших близких, обусловлена, в частности тем, что мы перед ними всегда в чем-то виноваты. И часто бывает, что эта наша вина перед ними не была облегчена прощением, которое мы не успели у них получить при их жизни. И теперь это доставляет нам сердечную горечь, боль и печаль. И побуждает нас, с одной стороны, к покаянному исповеданию этих наших грехов по отношению к близким и, с другой стороны, – к сугубой молитве об их упокоении в ином мире.

Кроме того, эти особые заупокойные службы призваны еще и еще раз возгревать в нас спасительную память смертную, которая будит нас от тяжкого сна греховного – «душе моя, душе моя, востани, что спиши? Конец приближается»…

И чтобы этот приближающийся конец не застал нас врасплох, память смертная         побуждает нас к более усердному и неленостному подвигу молитвы, покаянного очищения сердца от греха и страстей, сосредоточения всех сил нашего естества на любви к Богу в стремлении к единению с Ним.

Да и наша молитва о близких усопших по мере приближения к Богу будет становиться сильнее. Ибо, как сказано, «молитва праведника бывает услышана»…

Спаситель призывает своих учеников – как апостолов, так и всех следующих Его учению, то есть, христиан, – “что вам говорю, то и всем говорю” – призывает всех бодрствовать и молиться. Ибо не знаете ни дня, ни часа кончины – ни своей, ни общей кончины мира. Поэтому надо всегда быть готовым. А этой готовности и содействует бодрствование и молитва.

Господь говорит: “в чем застану, в том и сужу”. Так в каком же состоянии духа мы должны находиться в этот час прихода Господа – в час кончины? Чтобы наследовать обетованную Богом верным ученикам Своим Блаженную Вечность? Наиболее подходящее для этого случая состояние – это уже здесь, на земле, при жизни во плоти приобретенная внутренняя приобщенность к Царству Небесному, которое “внутрь нас есть”. Это такая степень стяжания благодати Св. Духа, которая делает достигшего ее преображенным подобно прп. Серафиму во время его беседы с Мотовиловым о стяжании благодати Св. Духа. Подобно Господу на горе Фавор.

Ибо подлинные христиане, по Ап. Павлу, суть дети Отца Небесного, а поскольку дети, то и наследники, сонаследники же Христу… Когда человек, возлюбивши Господа, по заповеди, всем сердцем, всем помышлением, всею крепостию, становится одно с Богом, Господь вселяется в него, как в Свою обитель, как в храм, просвещает все его существо, так что в нем “не остается ни одной темной части”. В согласии с притчей о купце, ищущем доброго бисера, который нашедши его, все продает, чтобы купить этот бисер, человек должен оставить все отвлекающее и рассеивающее его внимание и душевные силы и сосредоточиться на Едином на потребу – Господе – на Царстве Небесном внутрь нас, которое он должен искать, по Писанию, прежде всего.

Свт. Феофан Затворник говорит: «Какой предмет наиболее достоин непрерывного внимания и смотрения умного, как Господь! Извольте воздавать Ему сие должное предпочтение, – не в думание, большею частью ни о чем, пускайтесь, а к тому устремляйтесь, чтобы неотступнее, глубже и пристальнее смотреть в лице Господа, всевидящего и вездесущего, говоря в себе: взыска Тебе лице мое, Господи, лица Твоего взыщу».

Сегодня у нас – особенная суббота. В этот день наша Церковь установила совершать особое поминовение усопших в связи с тем, что во время Куликовской битвы на поле сражения полегло очень много убиенных русских воинов. И это особое поминальное Богослужение – Дмитриевскую Субботу – первоначально было установлено совершать в Русской Церкви именно для поминовения воинов, павших на Поле Куликовом. Для этого Богослужения была избрана суббота, ближайшая к памяти св. великомученика Димитрия Солунского – небесного покровителя Дмитрия Донского – предводителя русского воинства, одержавшего тогда эту историческую победу.

И для нашего монастыря сегодняшний день и Богослужение особенно знаменательны, ибо и сам монастырь, и два храма в нем, Большой и Малый, посвящены Донской иконе Божией Матери, присутствовавшей на Куликовом Поле во время этого сражения. А правый придел Малого Донского собора был посвящен прп. Сергию, который, узнав от св. блгв. князя Димитрия, что кровопролития избежать невозможно, благословил его на эту битву и предрек победу. И он же совершил первое поминовение воинов, в этой битве живот свой за веру и отечество положивших.

И совершил его необычным и чудесным образом, единственным в своем роде. А именно.

В течение самой битвы он у себя в монастыре, в Троицкой церкви непрерывно совершал Богослужение, молясь о победе православных. И время от времени прерывал молитву, чтобы сообщить присутствовавшим братиям о некоторых подробностях происходившего в этот момент на Куликовом Поле, созерцая происходящее на расстоянии многих километров, как будто это происходило на его глазах.

И в конце битвы он совершил панихиду о павших в сражении, поминая их поименно, начиная со старших, военачальников, и кончая простыми воинами.

И все это было подтверждено прибывшими вскоре гонцами.

Вот эти воспоминания о ключевом моменте русской истории приходят сегодня на ум.

Не случайно мы вспоминаем здесь прп. Сергия, ибо началом его монашеского подвига, который, в конце концов, привел его к чрезвычайному духовному преуспеянию, то есть, сделал его чудотворцем и доставил ему Царство Небесное, Блаженную Вечность, началом этому его подвигу была как раз именно память смертная, о которой уже шла речь.

Родители преподобного, Кирилл и Мария, умерли, когда он был еще молод – двадцати одного года от роду.

Кончина их, почти одновременная, произвела на него такое действие, что он, сознав, что и он смертен и посему непременно умрет, больше ни о чем не мог думать, ни к чему уже не мог стремиться, ничего желать – ни женщин, ни богатства, ни вкусной еды, помышляя о том, что он – смертник.

И чтобы ничто не препятствовало и не отвлекало его от углубленного размышления и молитвенного сосредоточения на Едином на потребу, удалился в безлюдное место и в короткий срок – за два года – стяжал там такую благодать Св. Духа, что и сам спасся, и весьма многих спас…

Все люди – смертники, всех смерть ожидает. Но, чаще всего, они полагают, что она за горами, а потому у них есть еще время занять свое внимание и силы своей души – ум, сердце, волю – другими, вожделенными для них, предметами.

Есть такая притча. Человек упал в колодец и, падая, ухватился за куст, росший в стене колодца. Он увидел, что основание ветки, за которую он держится, грызут попеременно две мыши – белая и черная – символы дня и ночи. И он знает, что, в конце концов, они перегрызут ее, и его падение на дно колодца ничем уже нельзя будет предотвратить. Но, с другой стороны, он видит, что на этой же ветке растут крупные, сочные, сладкие красные ягоды. И вот, стараясь не смотреть в сторону мышей, он начинает с услаждением поедать эти вкусные и вожделенные плоды…

Вот, в таком положении находится большинство людей. Они стараются не вспоминать о смерти и силы души расходуют на предметы мира сего…

Святые отцы, напротив того, советуют прямо противоположное – непрестанное памятование о смерти – «помни последняя твоя, и вовек не согрешишь». И, в согласии со словами Спасителя, заповедуют непрестанное трезвение и молитву. То есть, – пребывание в непрерывном Богообщении, чтобы конец не застал врасплох.

Обычно только иногда, когда, например, человека приговаривают к смертной казни (если она предусмотрена уголовным кодексом), или он убедился, что болен неисцельным недугом, и смерть очень близка, только тогда человек уже не может думать ни о чем, как только о том, что ему очень скоро предстоит умереть. Но он приходит в отчаяние, потому что не успел стяжать к этому моменту дар молитвы, спокойствие совести, мир душевный и присутствие Святаго Духа.

Господь Своим сообщением о том, что конец может наступить в любой момент – «не знаете ни дня, ни часа» – хочет вызвать у Своих последователей это состояние смертника. Но с тем отличием, что человек при этом не только больше не может помышлять о вожделенных предметах мира сего. Чтобы обеспечить себе обетованную Богом Блаженную Вечность, он, кроме того, должен сосредоточить все силы своей души на этой Вечности, на любви к Богу, только Бога иметь в своем уме, сердце, внимании, пребывая в бодрствовании, трезвении и молитве. С тем, чтобы достичь вожделенного единения с Богом, то есть, обрести блаженное и вечное Царство Небесное внутрь нас.

Это и называется у св. отцов – память смертная.

Общеизвестный латинский эквивалент этого церковнославянского выражения – memento mori – помни о смерти.

Существуют примеры, когда избранные угодники Божии обретали это состояние смертника внезапно, спонтанно, без всяких усилий и духовных упражнений, получали, как Божий дар. И при этом они не были неизлечимо больны, им не угрожала смертная казнь. Память смертная посещала их во цвете лет, когда они были еще молодыми и здоровыми. И это бывало причиной их особого духовного преуспеяния.

И среди таковых мы как раз видим прп. Сергия Радонежского.

Память смертная помогла ему отрешиться от всего кроме Бога и все силы своего естества сосредоточить на Едином на потребу, на любви ко Господу во исполнение главной заповеди Священного Писания – «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всем помышлением твоим, всею душею и всею крепостию твоею». И эта безраздельная любовь к Богу привела к достижению цели христианской жизни – к единению с Ним.

И в акафисте прп. Сергию говорится: «Радуйся, преподобне отче наш Сергие, ничесого на земли и на небеси, разве Христа Иисуса видети желавый»…

То же произошло и с Иоасафом, царевичем индийским, как о том повествует св. Иоанн Дамаскин. От царевича долго скрывали печальные стороны земной жизни. И когда он узнал о существовании болезни, старости и смерти и о неизбежности последней, он уже ни о чем другом не мог помышлять, как только о том, что ему предстоит умереть, то есть, он обрел состояние смертника.

Повстречав на своем пути старца-инока, возвестившего ему благую весть о Царстве Небесном, подвижническое достижение которого разрешает проблему смерти, царевич под его водительством оставляет принадлежащее ему по наследству царство земное и направляет стопы на путь духовного подвига, идя по которому, достигает возвещенного ему Царства Небесного…

Непрестанная молитва, как средство соединения с Богом, к которой призывает Своих последователей Господь и Его Апостол, удобнее всего достигается благодаря практике Иисусовой молитвы.

Как сказал в проповеди один батюшка, воин обязан постоянно упражняться, чтобы довести владение оружием до совершенства. И это приобретенное постоянным упражнением мастерство может пригодиться ему только для одной атаки. Так и христианин должен непрестанно упражняться, чтобы довести до совершенства владение своим оружием – молитвой. И это приобретенное непрестанным упражнением мастерство тоже пригодится ему для одной атаки – в момент смерти. И тогда могут быть рассеяны устремившиеся на душу полчища демонов и может быть взят приступом вожделенный город – Небесный Иерусалим… Который, как написано, «силою берется»; то есть, Царство Небесное, которое «силою берется», будет нами восхищено…[1]

Практика Иисусовой молитвы, умное делание, – исихазм, был блестяще обоснован и утвержден в Православной Церкви благодаря трудам свт. Григория Паламы.

Каждый год во вторую неделю Великого Поста вся полнота Церкви тожественно совершает память этого выдающегося святителя, и вместе с тем в церкви бытует широко распространенное мнение, ограничивающее сферу умного делания только монашеской братией.

Вопреки тому, что непрестанная молитва заповедана всем верным.[2] – «Что вам (апостолам) говорю, то и всем говорю: бодрствуйте и молитесь, ибо не знаете ни дня, ни часа, когда приидет Сын Человеческий» (Господь Иисус). «Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите» (Апостол Павел).

Вспомним, что прп. Серафим, любивший молиться с зажженной свечей в руках, и даже с пучком свечей, опочил, именно, с горящей свечей. И от этого произошел пожар, засвидетельствовавший, что кончина последовала среди молитвы. Да и само положение тела свидетельствовало об этом.

У Анны Кашинской, как и у некоторых других святых, персты после кончины так и остались сложенными для крестного знамения, что также является знаком моления в час смерти. История деканонизации и повторной канонизации Анны Кашинской как бы подчеркнула и запечатлела этот важный момент – законников смутило, именно, двоеперстие, которое было принято в Русской Церкви при жизни благоверной княгини…

Прп. Серафиму и Анне Кашинской посвящены как раз центральные алтари нашего кладбищенского храма на его верхнем и нижнем этаже. А храм на кладбище, на погосте, как раз и призван располагать душу к размышлению о смерти и вечности…

В этом году мы отмечаем столетие роковых событий в отечественной истории – взятия власти большевиками.

А храм прп. Серафима на новом кладбище был построен сразу после его прославления в лике святых и повторной канонизации Анны Кашинской. Оба были прославлены по инициативе Императора Николая II. И все это произошло как раз накануне этой, ныне поминаемой лихом, грандиозной катастрофы – богоборческой революции, которая отвергла Краеугольный Камень – Всеведущий и вездесущий Разум Божий, поставила на его место падший человечески рассудок – слепотствующее плотское мудрование и вознамерилась с его помощью построить на земле всеобщее благоденствие.

Надо было случиться такому страшному помрачению ума, при котором у большевиков, говоря словами Бердяева, начисто отшибло память смертную, и они пошли на то, чтобы пролить реки крови ради кратковременного земного благоденствия. Которое, даже если оно средствами близорукого падшего рассудка было бы достигнуто, что на самом деле – несбыточная мечта, оставляет нерешенными нерешаемые земными средствами проблемы болезни, старости и смерти.

Социальное благоденствие может быть достигнуто только в том случае, если граждане идеального общества смогут чистосердечно сказать вместе с Господом Иисусом, сказавшим после гефсиманской молитвы: вот идет князь мира сего и во мне не имеет ничего. Но такие слова могут произнести лишь граждане Царства Небесного, каждый из которых вслед за Христом прошел свой крестный путь.

Как говорится, «в раю не распятых нет».

Господь посредством этого деяния царя-мученика, прославившего прп. Серафима и Анну Кашинскую, указывает нам путь истинный – не земное царство и земное благоденствие, временное и тленное, но Царство Небесное, вечное должно стать нашей целью. И достигается оно бодрствованием и молитвой, чему как раз учит нас пример прп. Серафима и благоверной княгини Анны Кашинской.[3]

Да и сам царь-мученик, уподобившись царевичу Иоасафу, о котором шла речь выше, отказавшись от царства земного, наследовал именно Царство Небесное, блаженное и вечное…

Помолимся же прпп. Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому, царственным страстотерпцам и царевичу Иоасафу, благоверной княгине инокине Анне и всем гражданам Царства Небесного, чтобы их молитвами у Престола Пресв. Живоначальной Троицы была испрошена нам спасительная память смертная, пробуждающая от мрачного сна греховного для непрестанного бодрствования в молитве о близких нашему сердцу усопших и о нашем собственном спасении.

Иеросхимонах Валентин (Гуревич)

[1] «В страшный час смертный, – говорил прп. Герман Зосимовский, – при переходе нашем в вечность, святейшее имя Господа нашего Иисуса Христа оказывает спасительную силу против демонов. В это тесное и ужасное время особенно благодетельна молитва Иисусова».

Умная Иисусова молитва, по слову архимандрита Ефрема Святогорца, служит при переходе в вечность доспехами для беззащитной души: «Когда душа, имеющая эту молитву, выйдет из тела, то как возможно, чтобы рядом с ней стали демоны? Эта душа будет как бы одета в броню молитвы, и к ней не смогут приступить демоны. Так велика польза от этой молитвы».

Высока ответственность предсмертного момента, когда на грани двух миров от опытности в молитве во многом зависит участь души. Духовное состояние имеет решающее значение в час смерти, утверждает о. Софроний (Сахаров): «Аскетическое делание умной молитвы является подготовкой к концу земной жизни», чтобы рождение христианина в небесную жизнь произошло как можно безболезненнее и безопаснее. «Стяжать молитву именем Иисуса – значит стяжать вечность. В самые тяжкие минуты разложения нашего физического организма молитва «Иисусе Христе» становится одеянием души; когда деятельность мозга нашего прекратится и все прочие молитвы станут трудны для памяти и произношения, тогда ставший нам интимно ведомым исходящий от имени свет Боговедения пребудет неотъемлемым от духа нашего. После того, как мы видели кончину отцов наших, умерших в молитве, крепка наша надежда, что мир небесный, превосходящий всякий ум, навеки обымет нас».

«Если же мы проведем время жизни своея без молитвы, то во время смерти постигнут нас «великая злая». Св. Исихий Пресвитер говорит: «Не имея молитвы, не может наша душа пройти воздушные мытарства, но будет удержана и взята бесами, потому что нет на ней покрова молитвенной благодати». А св. Филимон говорит, что если кто не имеет святого действа молитвы и ее спасительных плодов, то при смерти претерпевает неисповедимый трепет, страх и ужас, потому что бесы нападают на душу с великим неистовством и ожесточением, как на лишенную благодатного молитвенного покрова». (См. книгу «Подвиг в миру», М., ОТЧИЙ ДОМ, 2006, стр.172-175).

[2] Ср. в книге «Подвиг в миру», М., ОТЧИЙ ДОМ, 2006. С. 178, 179, 192-213: «Пусть никто не думает, братья мои христиане, будто одни лица священного сана и монахи долг имеют непрестанно и всегда молиться, а не и миряне. Нет, нет – все мы христиане имеем долг всегда пребывать в молитве… – читаем мы в Добротолюбии в главе “О том, что всем вообще христианам надлежит непрестанно молиться”. – Имеют долг все вообще христиане от мала до велика молиться всегда умной молитвой: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! – так, чтоб ум их и их сердце навык имели всегда изрекать священные слова сии». Такова мысль свт. Григория Паламы: «Всякому вообще христианину надлежит подвизаться в молитве всегда, и молиться непрестанно, как заповедует апостол Павел… (1 Фес, 5, 17), и как говорит о себе пророк Давид, при всем том, что был царь и имел попечение о всем царстве своем: Предзрех Господа предо мною выну (Пс, 15, 8).То есть всегда мысленно зрю Господа предо мною в молитве моей», что достижимо, конечно, только через умное и сердечное делание. К этому же призывает свт. Григорий Богослов. Он утверждает, что каждому христианину «чаще надлежит поминать в молитве имя Божие, чем вдыхать воздух… Повинуясь заповеданиям святых, нам надлежит не только самим молиться всегда, но и других всех учить тому же, всех вообще: и монахов и мирян, и мудрых и простых, и мужей, и жен, и детей, – и побуждать их молиться непрестанно».

Поучительный эпизод имел место в жизни Григория Паламы, будущего великого святителя. В то время Григорий проходил суровые подвиги в горном скиту близ Верии. В числе многих отшельников, подвизавшихся на той горе был некий почтенный, глубокий по образу мыслей старец именем Иов. Серьезный подвижник, блиставший многими благодатными дарованиями, он стал учеником и другом Григория, назидаясь его поучениями. Григорий же, среди прочего, проповедовал, что всякий, именующийся христианином, какого бы чина он ни был, должен, по апостольскому увещанию, упражняться в непрестанной молитве, последуя в том и учению Григория Богослова, также относящего эту заповедь ко всем верующим. «Поэтому мы должны, – наставлял Григорий Палама, – во исполнение этих пророческих и апостольских повелений поучать и побуждать к непрестанной молитве не только монахов, откpeкшихся от мира, но и всех прочих – мужчин и женщин, взрослых и детей, людей с образованием и простецов». Старец Иов не мог согласиться с таким учением, полагая, что непрестанная умная молитва есть долг одних только отшельников и монахов, живущих вне мира и сует его, но никак не мирских людей, пребывающих среди дел и забот. Григорий в ответ на это приводил множество доказательств от Писаний, но ничем не мог убедить старца. Toгда он прекратил беседу, избегая спорливости и многословия. Собеседники разошлись по кельям, и каждый стал на обычную свою молитву. И тогда Сам Бог явился посредником и судьей правоты слов Григория, послав к старцу Иову ангела, чтобы свыше вразумить несведущего и, дав ему научение, вместе с тем сверхъестественным образом утвердить изреченные Григорием мысли. И вот, когда старец стоял на молитве, ему явился озаренный Божественным светом ангел и прорек: «О том, о чем недавно шла беседа, ты, старец, отселе и думай, и помышляй не иначе, но как говорил священный Григорий». Преподав наставление, небесный посетитель стал невидим. Чудесным образом убежденный и образумившийся старец поспешил на встречу с Григорием, рассказал ему о бывшем явлении, раскаялся в своем пред ним противлении и испросил у него прощение (Фuлофей, свт. Житие свт. Григория Паламы. ТСЛ, 2004. С. 13-16 ,21-23,25,60-62). Так учение святых отцов было подтверждено Божественным вмешательством, указывая нам, недоверчивым, на то, что подобные взгляды отцов не являются лишь их частным мнением, но суть духовная реальность. В лице старца Иова всем, подобно ему неправомыслящим, было возвещено от Лица Божия: «Не противиться делу, от коего зависит спасение христиан, и вперед остерегаться говорить что-либо противное сему душеспасительному делу и противиться воле Божией, даже и в уме своем не держать противного сему помысла и не позволять себе мудрствовать разно с тем, чему поучал святой Григорий Палама» (Добротолюбие. ТСЛ, 1992. Т. 5. С. 478).

Традиция общедоступности умного делания, освященная авторитетом святителей Григория Богослова, Григория Паламы и других отцов, укрепляется в XIX веке. Об этом во множестве свидетельствуют литературные источники. Так, например, к епископу Иустину обращались за разъяснением со следующим вопросом: «Обязательна ли молитва Иисусова для мирян или для одних только монашествyющих?» Владыка отвечал: «Непременно обязательна, потому что всякому христианину необходимо соединиться с Гocподом в сердце … Всякому истинному христианину нужно всегда помнить и никогда не забывать, что ему необходимо: соединиться с Господом Спасителем всем существом своим, надобно дать Ему, Господу, вселиться в уме и сердце нашем».

Подобный вопрос был предложен неким пастырем игумену Харитону (валаамскому, автору книги «Умное делание»): «Мне, как мирскому священнику, нужно знать, все ли православные христиане, по учению старцев, могут заниматься Иисусовой молитвой или только те, которые очистили свое сердце от страстей?» Отец Харитон отвечает, что «у старцев имеется совершенно ясный и определенный ответ. По учению Василия Поляномерульского и Паисия Молдавского, основанному на святоотеческом Предании, именно молитва Иисусова и помогает очищению сердца от страстей, а потому необходима не только бесстрастным, но и тем, кто еще не освободился от страстей» (Сб. о молитве Иисусовой. М., 1994. С. 86, 390).

   В письмах схиигумена Иоанна (Валаамского, Алексеева; 1873-1958), есть решительные высказывания в пользу универсальности внутреннего подвига. Так, некоторой опасливой мирской особе старец предлагает свои возражения: «Вы пишете мне, что есть у вас желание проходить подвиг непрестанной Иисусовой молитвы, но некоторые говорят: в прелесть попадешь от Иисусовой молитвы. Вот еще, нашлись новые хулители Иисусовой молитвы, не понимают сами, что говорят. В прелесть попадают не от молитвы, а от гордости, самомнения и самочиния» (Иоанн (Алексеев), схuuгум. Письма духовным чадам. Письмо 164 / /www.voskres.ru).

Интересно мнение об Иисусовой молитве протоиерея Николая Гурьянова. Отец Нестор (Кумыш) рассказывает: «Батюшка в духовной жизни придавал огромное значение Иисусовой молитве. Без сомнения, он сам был тайным делателем ее, потому и постиг опытно великую пользу от нее. Многие духовники не рекомендуют ею заниматься, так как считают, что без духовного руководства и стороннего наблюдения это делать небезопасно, что иначе это занятие может обернуться для человека тяжелыми последствиями. А так как в настоящее время таких руководителей не осталось, то, следовательно, по их мысли, лучше не подвергать себя риску и держаться общеупотребительных молитвенных последований: канонов, акафистов, Псалтири». Отец Николай не был согласен с таким взглядом. Хотя он «никогда не порицал открыто это мнение» и «всячески уклонялся от того, что рождает разногласия и распри, так как ему был глубоко чужд дух спорливости … Поэтому, будучи делателем непрестанной молитвы Иисусовой, никогда и никому не навязывал своего духовного опыта». Между тем «старец считал эту молитву чуть ли не единственным в современных условиях средством, безошибочно поставляющим и удерживающим человека на пути спасения».

Отец Николай полагал, что тот, кто совершает ее в простоте и смирении сердца, находится вне духовной опасности. Главное… искать в ней прежде всего сокрушенного и покаянного начала… Без нее подвижник вряд ли сможет противостоять всем козням диавольским, приобрести необходимую чистоту ума и сердца». Однажды на просьбу благословить семилетнюю девочку на обучение в музыкальной школе старец дал наказ, «повергший всех в изумление: “Пусть она лучше творит молитву Иисусову”. Такое благословение он послал несмышленой девочке в деревню, где никто и понятия нe имел о том, что это такое …

Иисусову молитву отец Николай считал первым и главным орудием в духовной жизни, данным Церковью на все времена, а для нашего времени – в особенности … “Творить молитву Иисусову” – этими словами, сказанными твердо и непреложно на мой вопрос, как мне кажется, старец оставил свое духовное завещание всем ревнующим о своем спасении и ищущим духовного совершенства в современном мире» (Нестор (Кумыш), иеромон. Записки о старце Николае. СПб. 2003. С. 54-58).

Свт. Феофан, «признанный судом Церкви и академии авторитетом в области аскетики» (Вениамин (Милов), еп,. Пастырское богословие с аскетикой. М., 2002. С. 76), был последовательным сторонником общедозволенности умного делания. Это с очевидностью уясняется из его книг и множества изречений в его переписке. Святитель неустанно твердит о вседоступности молитвенного содействия ума и сердца, его наставления о сердечном молении даются равно как монашествующим, так и мирским особам обоего пола, в том числе тем, кто лишь впервые   приступить к молитве. И надо отметить, что деятельность свт. Феофана на этом поприще была чрезвычайно успешной. Во многих своих писаниях, доступных широкому читателю, свт. Феофан решительно призывает мирян к умно-сердечному деланию. Так, в популярном очерке аскетики («Путь ко спасению»), говоря о самых началах молитвенной практики, святитель пишет: «Всякому покаявшемуся, или начавшему искать Господа, можно и должно на первый же раз и преподать полное наставление в делании молитвы Иисусовой, а с нею уже вводить и во все другие, потому что этим путем скорее укрепиться можно, скорее прозреть духовно и дойти до мира внутреннего. Не зная сего, иные, или большая часть, останавливаются на телесных и душевных деланиях и почти праздно иждивают труды и время» (Феофан Затворник, свт. Творения: Начертание христианского нравоучения. М., 1994.Т. 2. Ч. 3. С. 244).

Свт. Феофан успокаивает тех, чей дух стеснен страхом неминуемой прелести, которая якобы грозит всякому дерзнувшему приступить к умно-сердечному деланию. Так, саровскому иноку он пишет об умной молитве: «В этом действии не имеется никакой опасности, такая молитва сама себе служит охраною. Ибо тут и Господь, если с верою обращаешься к Нему» (Феофан Затворник, свт. Собр. писем. Вып. 2. N 240). Конечно, «бывают уклонения от правого пути этой молитвы», но случаются эти «заблуждения больше от того, кто где вниманием – в голове или в груди. Кто в сердце, тот в безопасности» (Феофан Затворник, свт. Творения: Начертание христианского нравоучения.М., 1994. Т. 2. Ч. 3. С. 245).

Как в книгах святителя, так и в частной его переписке повсеместно встречаются подобные строки: «У кого нет умной внутренней молитвы, у того и никакой нет … Она обязательна и для мирских людей… Без умной молитвы никому нельзя обойтись … Новоначальные должны помнить, что молитва без умного и сердечного обращения к Богу – не молитва … В сердце – жизнь, там и жить надобно. Не думайте, что это дело совершенных. Нет. Это дело всех, начинающих искать Господа… Сердечная молитва никогда не преждевременна. Она – начало дела… Се закон не одних отшельников, а всех христиан … Дело молитвы не безмолвников только есть дело, а всех христиан, – и это до самых высших ее степеней. Все степени молитвы Божие суть дело. У Бога же все равны… Плод молитвы – сосредоточение внимания в сердце и теплота. Это естественное действие. Достигать сего всякому можно. И молитву сию творить всякому, не монаху только, но и мирянину … Все должны молиться сердцем и умом. Всякая другая молитва не молитва… Всякому покаявшемуся, или начавшему искать Господа, можно и должно на первый же раз и преподать полное наставление в делании молитвы Иисусовой, а с нею уже вводить и во все другие, потому что этим путем скорее укрепиться можно, скорее прозреть духовно и дойти до мира внутреннего».

Такие взгляды свт. Феофана не всегда казались понятными, в них как будто усматривалось противоречие более строгим и осторожным отцам. Смущала противоположность наставлений прп. Нила Сорского и свт. Феофана. Первый воспрещает преждевременно стремиться к низведению ума в сердце: «Это благое делание нужно проходить с рассуждением, в приличное время, по достижении надлежащей меры преуспеяния». А свт. Феофан, наставляя девицу-мирянку, живущую в доме своих родителей, учит: «Низойдите умом своим в сердце и там стойте вниманием неисходно». И так во многих своих письмах успех молитвенного делания он ставит в зависимость прежде всего от сосредоточения ума в области сердца.

Отцы-пустынники (в горах Кавказа) избегали смелых попыток касаться вниманием сердца, не дерзая пользоваться наставлениями свт. Феофана и других единомысленных с ним учителей. А неразрешенное противоречие не давало им покоя.

Пустынники, сравнивая наставления прп. Нила и свт. Феофана, не учитывают, что в одном случае речь идет о глубокой сердечной молитве созерцательного периода, о соединении сердца и ума, а в другом – о деятельной молитве при сочувствии сердца.

Но к сказанному нужно еще добавить и то, что точка зрения свт. Феофана не являлась чем-то особенно оригинальным. Своеобразной была скорее форма изложения, стиль его писаний, отличавшийся непосредственностью, простотой и выразительностью народной речи, что и обеспечило доступность его творений самому широкому кругу читателей. Что же касается взглядов святителя на доступность умно-сердечной молитвы, то здесь нет противоречий, например, между позициями свт. Феофана и свт. Игнатия, хотя иногда, как и в случае с пустынниками, возникают недоумения при сопоставлении строгих, «под угрозой впадения в прелесть», запретов свт. Игнатия «входить молитвою в область сердца» со словами свт. Феофана о необходимости «стоять вниманием в сердце». Но то, что смущает при поверхностном взгляде, при внимательном разъясняется: «Причиной недоумения послужила разница выражений, употребляемых подвижниками для обозначения одной и той же мысли, и различие моментов, о которых они говорят. И свт. Игнатий не отрицает необходимости участия сердца в молитве новоначальных и страстных, но выражает эту мысль словами “при сочувствии сердца”, а другие пользуются иными словами» (Сб. о молитве Иисусовой. М. 1994. С. 226 227).

Свтт. Феофан и Игнатий, как и другие отцы, будучи единогласны в запрете на преждевременную устремленность к созерцательным подвигам, благословляют постоянные и упорные усилия на поприще молитвы умно-сердечной деятельной.

Идея доступности умно-сердечной молитвы была близка и другим авторитетам. Так, прп. Никодим Святогорец советует сразу же, при обучении начинающих, привлекать их к овладению умно-сердечным вниманием: «Первое тебе дело предлежит – частое, сколько можно, повторение молитвы Иисусовой. Делай сие так …» – и далее поясняет:

«Для тебя довольно быть вниманием в сердце… с одним мысленным припаданием» (Никодим Святогорец, прп. Невидимая брань. ТСЛ. 1991. С. 209-211).

Отец Иоанн Кронштадтский, наставник и окормитель бесчисленной мирской паствы, с настойчивостью твердит: «Во время молитвы нет ничего лучше, как устремлять ум свой в сердце – и в сердце и сердцем воссылать молитву к Богу» (Иоанн Кронштадтский, прав. Творения. Дневник. М. Отчий дом. 2003. Т. 2. С. 606).

Известна та осторожность по отношению к умному деланию, которую рекомендовал свт. Игнатий, но и он не сомневается в широкой доступности умно-сердечной молитвы. В его писаниях встречаем такие высказывания: «Всем христианам можно и должно заниматься молитвою Иисусовою … Могут и должны заниматься Иисусовою молитвою не только монахи, живущие в монастырях и занятые послушаниями, но и миряне. Такая внимательная молитва может

назваться и умною и сердечною, как совершаемая часто одним умом и в тщательных делателях всегда при участии сердца … Такого вида умная и сердечная молитва приличествует всем без исключения христианам и новоначальным инокам … всем благочестиво жительствующим и ищущим спасения христианам, и мирянам и инокам». По поводу своих собственных сочинений свт. Игнатий выразился так: «Труд наш может быть с пользою приложен … и к жизни инока и … к жизни мирянина, который захотел бы среди мира с особенным тщанием заняться своим спасением … Всякое место и положение представляют много удобств для этого делания и подвига» (Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения, 1998. Т. 5. С. 383).

Святитель вспоминает, что во времена его молодости «некоторые благочестивые миряне, даже из дворян, проводившие очень простую жизнь, занимались Иисусовою молитвою. Этот драгоценный обычай ныне, при общем ослаблении христианства и монашества, почти утратился» (Там же. Т. 1. С. 209).

Свт. Игнатий порицает невежественные страхи перед прельщением, которые бытуют обычно среди тех, кто имеет об умном делании «самое темное» представление, ибо возможность прельститься сопутствует не только молитве; но любому подвигу, замешанному на гордыне. Отвергать же на этом основании умную молитву – значит стать сотрудником диавола. Учение о молитве Иисусовой, пишет свт. Игнатий, «весьма приличествует нашему времени», однако о нем «ныне по большей части имеют самое темное, сбивчивое понятие. Иные, считающие себя за одаренных духовным рассуждением … боятся этой молитвы, как какой заразы, приводя в причину “прелесть” – будто бы непременную спутницу упражнения Исусовой молитвой, – сами удаляются от нее и других учат удаляться. Изобретатель такового учения, по мнению моему, – диавол, которому ненавистно имя Господа Иисуса Христа, как сокрушающего всю его силу: он трепещет этого всесильного имени, и потому оклеветал его пред многими христианами, чтоб они отвергли оружие пламенное, страшное для их врага – спасительное для них самих» (Собр. писем свт. Игнатия. M.-СПб, 1995. С. 248).

Учение свт. Игнатия есть общее учение святых отцов. В том же виде оно излагалось столетием раньше в писаниях прп. Паисия, утверждавшего, что умная молитва не может быть причиной прелести. Гордость и самочиние – вот причина.

Преувеличенный страх перед прелестью, по мнению свт. Игнатия, сам по себе уже есть прелесть. В запрещении занятий Иисусовой молитвой заключается страшное богохульство, заключается достойная сожаления прелесть». Запрет на Иисусову молитву – «это чуждо смысла! Это нелепость горестная, богохульная, душепагубная! Усвоившие себе такой образ мыслей точно находятся в бесовской прелести… так сатана использует слепоту и неведение человеческие… Невежественное богохульное умствование против молитвы Иисусовой имеет весь характер умствования еретического».

Напротив, именно сердечная молитва не боится прелести: «Ум, пребывая в сердце, чисто и не прелестно молится», или, как сказал святой Диадох: «Тогда молитва бывает истинною и не прелестною, когда ум, в то время как молится, соединен с сердцем».

Свт. Игнатий подчеркивает, что в «состоянии самообольщения и прелести» оказываются как раз те, «которые, отвергнув упражнение молитвою Иисусовою и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним» – внешним подвигом, внешним благочестием и молитвой словесной, «то есть неопустительным участием в церковных службах и неопустительным исполнением келейного правила, состоящего исключительно из псалмопения и молитвословий устных и гласных». Грамотный подход, по свт. Игнатию, требует не путать явления разных планов и отличать умно-сердечную молитву, «приличествующую всем благочестивым инокам и мирянам», от глубоко-сердечного делания, присущего опытным исихастам (Игнатий (Брянчанинов), свт. Творения. М., 1996. Т. 1. С. 209, 217, 221, 222, 257, 258,272,273,288. Т.2.С. 163,248,257-259,261,262)

Причиной прельщения может быть либо невежество, либо гордыня, но никак не имя Божие. Конечно, легкомысленная поспешность и нежелание изучать науку молитвенного делания ведут к ошибкам. Конечно, и гордость всегда сродни прелести, но возгордиться человек ухитряется, как известно, занимаясь любым видом молитвы, а также и вовсе ничем не занимаясь.

Современный подвижник схимонах Иосиф Исихаст также считает самым безопасным, не уводящим в прелесть видом молитвы именно умно-сердечную Иисусову: «Умная молитва … не допускает сомнения, и прелесть не может возникнуть из нее, поскольку внутри сердца постоянно призывается имя Христово, и Он очищает нас от тьмы и ведет к свету … Сердечная молитва не боится прелести, кроме как если кто-нибудь страстный и сам по себе прельщенный» (Иосиф Афонский, старец. Изложение монашеского опыта. С. 21О,232).

Нельзя не вспомнить писания схимонаха Василия Поляномерульского, благодатного старца, который, излагая святоотеческое учение об умном делании, веско обосновывает необходимость начинать прохождение умно-сердеч-ной молитвы на ранних стадиях обучения. Многие, пишет отец Василий, «не зная опытно умного делания, погрешают против здравого разума, думая, что умное делание принадлежит одним бесстрастным и святым мужам». Между тем «всякий новоначальный и страстный может сию молитву разумно, в блюдении сердца [то есть, умно-сердечно], действовать». В том и состоит «первая степень новоначальных», чтобы «умалять страсти умным трезвением и сердечным блюдением, то есть умною молитвою, подобающей деятельным».

Это необходимо для начинающих, ибо только через умнyю в сердце молитву возможно «очищать ум и сердце… Самое необманчивое действие для новоначальных в молитве заключается в том, чтобы в сердце начинать умную молитву и в сердце кончать так, чтобы уму покрываться во глубине сердечной … Кто не хочет обучаться умному деланию, тот, прежде всего, не может знать первоначальной степени: что такое прилог, что сочетание, пленение и страсть. А не зная этого, не знает и своего падения и восстания; не имея же такового опыта, лишается всечасного [то есть, непрестанного] покаяния».

Прп. Симеон узаконивает всем, и архиереям, и людям мирским всякого звания и занятия, «вместо всякого правилa, как свое дыхание и жизнь, выполнять святую молитву Иисусову в уме и устах на каждый час и время». Повелевает и свт. Василий Великий совершать правило молитвою Иисусовою «как необученным монахам, так и мирским».

Это И есть «порядок умного делания, подобающего страстным; пусть никто не приходит в смущение от этого слова, что обуреваемым грехами можно при помощи Божией обучаться умному деланию», – подытоживает старец Василий (Сб. о молитве Иисусовой. М., 1994. С. 333-365).

[3] Этот храм с алтарями в честь прп. Серафима и блгв. княгини Анны после большевистской революции был превращен в крематорий. В алтаре прп. Серафима стал располагаться оркестр с органом для музыкального сопровождения нового ритуала кремации, а на месте алтаря блгв. княгини были устроены печи для сожжения трупов.